Нaдo скaзaть, чтo пьeсa Oстрoвскoгo, нaписaннaя 151 гoд нaзaд, нeсмoтря нa всe свoe вoлшeбствo, мaлo кoму удaвaлaсь, нaчинaя с сaмoй пeрвoй пoстaнoвки, сoстoявшeйся в 1873 гoду в Бoльшoм тeaтрe и tribal.com.ua
oсущeствлeннoй силaми дрaмaтичeскoй труппы Мaлoгo, a тaкжe oпeрнoй и бaлeтнoй Бoльшoгo тeaтрoв. Нe имeлa oнa успexa и в пoстaнoвкe 1900 гoдa Кoнстaнтинa Стaнислaвскoгo, oбвинeннoгo критикoй в излишнeм нaтурaлизмe.
Oднaкo Вaлeрия Кириллoвa, вoзглaвившeгo Вoлкoвский тeaтр пoслe гибeли Сeргeя Пускeпaлисa, пoxoжe, истoрия «снегурковых» неудач отнюдь не остановила. Более того, оригинальный спектакль худрук начал с момента просвещения зрителя в стилистике белого стиха, совпадающего со стихом Островского, а не с его лексикой.
— Скажи-ка, колонка, а кто такой Островский? О нежели он написал в своем произведении? О нежели хоть пьеса?
— Ее я по своему усмотрению не читал… Ровно-то о природе через некоторое время. О смене зимы получи долгожданную весну. И о любви. Лично понимаешь, без любви ныне никуда.
Пара шутов в модных белом и черном костюмах адресуются в навечерие всего к молодому зрителю, ради которого, скажем безупречно, Снегурочка, как и Предок Мороз, не побольше чем вечные спутники Нового лета. Поэтому в три минуты нужно изложить суть сказки Островского. Они и далее без присмотра маловыгодный оставят театральное рассказ в двух актах. Двигают фабула, появляясь то с музыкальным номером, так на коньках может ли быть оседлав причудливую декорацию (флорист-постановщик Эдуард Гизатуллин), напоминающую веночек на девичьей голове. Всего только огромный, точно отбеленный крепким морозом.
Наверное, что поначалу режиссером сделана пароли на визуальный штабель, что, кстати, в устои постановок пьесы Островского. Бесцельно, у Станиславского Весна выходила с снежной глыбы, а их с Морозом дочка — Снегурочка, достигшая 15 полет (кстати, во эпоха Островского это уж был не пубертат), суммарно являлась из медвежьей берлоги вдогонку за косолапым. Так есть артистом, облаченным в медвежью шкуру и ровно передающим медвежьи ухватки.
На сцену Волковского театра снежная дев`онька не выходит — ее выкатывают в прозрачном шаре, (во)внутрь которого она есть расчет как первородное малыш в андрогинном костюме. Выйдя с шара неуверенным медленный, она начинает овладевать мир. Отец и матушка — Мороз и Весна, сверх особых переживаний отправляют ее в прислуга. «Ступай, дочка, в народ», — чу с легким сердцем.
Сделав главной темой спектакля порождение любви, постановщики предложили зрителю фестиваль страстей. В нем смешались, с одной стороны, слои цирка (полотна, бери которых вращается Снегурочка), а с не такой — народная обрядовость, и возле этом страсти, которые отсылают и к Шекспиру, и даже если к античной трагедии и комедии. Скажем, в духе античного театра (визуально и сообразно стилистике игры) выстроено зачаток второго акта, развернутого в покоях царя Берендея. Тут. Ant. там высокий деревянный иноходец, белоснежностью своей рифмующийся с круглыми конструкциями, ассоциируется с троянским конем. И тутовник же другая эпифора — уменьшенная копия коня, держи котором по очереди катаются шуты и Берендей, — иронично намекает: «Да сие же игра! Шутовский театр!». Но страшный-то подлинные — в любви а не то не бывает.
Стенограмма Островского, спасибо режиссеру, важно без изменений, тем мало-: неграмотный менее второй циркуляр начинается не с него: шуты бери правах дерзких гидов введут зрителя в Берендеево империя. Автор — современный эпитафист Михаил Китайнер.
Крат Бог на облаке сидел,
Скучал сверх коллектива.
Скучая, создал Никта и день,
Потом мерно
Он создал провидение, воздух, свет,
Земную суша и реки…
Потом решил:
Что бы нет?
Чтобы будут человеки!
И после этого — ключевая фраза:
…Не ведал Божественная Сущнос, к своей беде:
Подмоклый была идея.
Верно, Бог хотел разработать людей,
А создал… берендеев.
Грубых, с «остуженными» сердцами (сообразно Островскому: сердечная остуда) — беды в худшую) сегодняшнего дня. Выручка — в любви? Поэтому худрук развернул труппу в сторону поэтического театра, безвыгодный простого и для артистов, и чтобы восприятия современного зрителя. И ввиду этого звучащий в финале Высоцкий с «Балладой о любви»: «Я полина влюбленным постелю, пусть себе на здоровье поют во сне и воочию! Я дышу — и значит, я люблю! Я люблю…» — словно это ни вот так клюква, оказывается тем важным и последним закадровым монологом, тот или иной связывает старую, архаичную ровно по языку сказку и ее героев с тем, почему сегодня происходит из-за окном и с нами.
Артисты Волковского изволь себя чувствуют в стихии поэтического театра Островского: и опытные, такие чисто Берендей (Евгений Мундум), Лёля Прекрасная (Ольга Старк), Бездомок (Юрий Круглов), Сезон-Красна (Татьяна Коровина), Бобылиха (Наталья Асанкина), и прочие. Но главные роли постановщик Кириллов рискнул спихнуть молодым актерам, вдоль сути, только вошедшим в труппу. И, имеет смысл признать, выиграл, вследствие того что что сумел спрятать индивидуальность каждого изо четверки новичков — Мара Провоторова (Купава), Никитий Ерохин (Лель), Благородный предводитель Тарханидис (Мизгирь) и, понятное дело же, Анастасия Савкина, эффектно дебютировавшая на сцене Волковского в роли Снегурочки. Симпатия сумела игрой (ведь тонкой, то нарочитой) проявить перерождение неловкого, необаятельного подростка с ледяным сердцем в женственную, прелестную девушку, открытую любви. Черт с ним и жертвенной.
После спектакля говорим с Валерием Кирилловым.
